Есенин предчувствовал трагедию. Сергей есенин и его поэзия на дорогах войны Есенин во время гражданской войны
Село Константиново. Дом Есенина
В 17 лет Есенин
—
выпускник церковной учительской школы. Но учительство не привлекает его.
Осознание своего поэтического дара пришло быстро. Позднее он вспоминал: «18 лет я был удивлен, разослав свои стихи по редакциям, что их не печатают, и неожиданно грянул в Петербург. Там меня приняли весьма радушно».
«Грянул» он в Петербург еще весьма простоватым парнем. Впоследствии сам рассказывал, что, увидев Блока, вспотел от волнения. В те годы еще не оперившийся Есенин был послушным спутником Клюева и Городецкого. Вместе с ними разгуливал этаким сусальным мужичком, носил щегольские сафьянные сапожки, голубую шелковую рубаху, подпоясанную золотым шнурком, на котором висел гребешок для расчесывания молодецких кудрей, отпугивая своим видом людей со вкусом.
Есенин и Клюев
Первый стихотворный сборник Есенина «Радуница» был опубликован в 1916 году.
В основе ранней есенинской поэзии лежит истовая, почти религиозная любовь к родной земле. Именно к родной крестьянской земле, а не к России с ее городами, заводами, с университетами и театрами, с политической и общественной жизнью. России в этом смысле он в сущности не знал да и не интересовался ею. Родина для него пока — это родная сторонушка с ее полями и лесами, а не страна, не государство.
В первой половине 1916 года Есенина призвали в армию. Благодаря хлопотам друзей он получил назначение санитаром в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143, где несли службу сестер милосердия императрица и царевны.
Есенин среди военных санитарного поезда.
На одном из концертов в лазарете произошла его встреча с императрицей Александрой Федоровной. Есенин вспоминал в автобиографии: «Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивы, но очень грустны. Я ей ответил, что такова вся Россия». Корректура его второй книги «Голубень» содержала целый цикл стихов, посвященных императрице. Но после революции Есенин эти посвящения снял.
Ранняя поэзия Есенина — это еще по сути лубок, бьющий в глаза яркими образами и метафорами. В ней есть дымчатый налет печали, но нет тревоги, нет надрыва. Великим трагическим поэтом его сделает революция.
***
Революцию Есенин поначалу принял восторженно. Он ждал, что из этого пламени сказочной жар-птицею, взлетит мужицкая Русь с ее вековечной правдой. В 1918-1919 годах из-под его пера выходит несколько революционных поэм, в том числе «Инония» с ее чаянием грядущего всеобщего обновления. В это время Есенин бравирует знакомством с главарями ЧК и даже изобретает новый способ знакомства с девушками, приглашая их в подвалы Лубянки посмотреть на расстрелы.
Однако очень скоро он понимает, что большевики — вовсе не те, за кого хотели бы себя выдавать. Настроение приподнятости сменяется растерянностью, недоумением перед происходящим.
Есенин читает стихи на митинге.
«Я последний поэт деревни», — пишет Есенин в стихотворении 1920 года. Но и деревня не оправдала надежд. По слабости человеческой, он еще валит вину на «город», на городскую культуру, которой большевики, по его мнению, отравляют деревенскую Русь. Ему кажется, что виноват прибежавший из города автомобиль, трубящий в «погибельный рог», он проклинает промчавшийся поезд, за которым так смешно и глупо гонится жеребенок.
А итог — угнетенное состояние: «Нет любви, ни к деревне, ни к городу».
В это время Есенин уже сильно пьет, часто впадая в буйство, в его стихах звучат мотивы беспросветного одиночества, пьяного разгула, хулиганства и загубленной жизни. Но с этой гнилью, с городскими хулиганами, Есенину все же легче, нежели с благополучными мещанами советской России. Теперь ему стали мерзки большевики, опостылели былые приятели из ЧК:
Не злодей я, и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Одним из его последних крупных произведений стала поэма «Страна негодяев», в которой он обличал советскую власть. После этого на него началась травля в газетах. Последние два года жизни Есенина прошли в постоянных разъездах: скрываясь от судебного преследования, он трижды совершает путешествия на Кавказ, несколько раз ездит в Ленинград, семь раз в Константиново. Чуть ли не каждое его стихотворение с некоторых пор стало кончаться предсказанием близкой смерти:
Друг мой, друг мой! Прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть.
Вежды прозрели. Но видеть того, что творится вокруг, прозревший Есенин не хотел. Ему оставалось одно — умереть.
***
В конце ноября 1925 из-за угрозы ареста Есенину пришлось лечь в платную психоневрологическую клинику Московского университета, где профессор Ганнушкин предоставил ему отдельную палату.
Сотрудники ГПУ и милиции сбились с ног, разыскивая поэта. О его госпитализации в клинику знало всего несколько человек, но осведомители нашлись. 28 ноября чекисты примчались к Ганнушкину и потребовали выдачи Есенина. Доктор ответил твердым отказом. Тогда за клиникой установили наблюдение. Выждав момент, Есенин тайно уходит из больницы и 23 декабря уезжает в Ленинград. В ночь на 28 декабря он был обнаружен мертвым в номере гостиницы «Англетер». Сохранившиеся улики до сих пор не позволяют вынести однозначный медицинский вердикт о том, является ли смерть поэта самоубийством или делом советских спецслужб, инсценировавших убийство под суицид. http://kp.by/daily/23609.3/46548/
Тело Есенина было перевезено в Москву для захоронения на Ваганьковском кладбище. Похороны были грандиозные. По свидетельству современников, так не хоронили ни одного русского поэта.
Похороны Есенина. Траурный митинг у памятника Пушкина
Сегодня уже ясно видно, что история Есенина есть история заблуждений его времени. Он поверил, что большевицкая революция есть путь обновления русской жизни, а она оказалась путем к разрушению мужицкой Руси, которую он так искренне и задушевно любил. Он отрекся от Бога во имя любви к человеку, а этот «освобожденный» человек только и сделал, что снял крест с церкви да повесил Ленина вместо иконы.
И, однако, сверх всех заблуждений и всех жизненных падений Есенина остается нечто, что глубоко привлекает к нему. Прекрасно и благородно в Есенине то, что он был бесконечно правдив в своем творчестве, что не побоялся признать ошибки, — и за все захотел расплатиться последней, страшной ценой. Правда же его — любовь к родине, пусть и незрячая, но великая:
Я люблю родину,
Я очень люблю родину!
Несчастье его было в том, что он так и не сумел назвать ее, эту родину: он воспевал и бревенчатую, мужицкую Русь, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять не сердцем, так умом даже СССР, — одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия. "Шестая часть земли" как государственный и культурно-исторический феномен осталась ему неведома. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут завязка и развязка его трагедии.
Оригинал статьи на моем сайте "Забытые истории" (всемирная история в очерках и рассказах)
Великий поэт и Великая война
Когда началась война - ему вот-вот должно было исполниться девятнадцать. В автобиографических заметках, которые относятся к более позднему времени, он утверждал: «Резкое различие со многими петербургскими поэтами в ту эпоху сказалось в том, что они поддались воинствующему патриотизму, а я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму. Этот патриотизм мне органически совершенно чужд. У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему “гром победы, раздавайся”, но поэт может писать только о том, с чем он органически связан». В этих строках – опыт и восприятие 1923 года.
В 1914-м году, конечно, всё было не столь однозначно. Ведь эти тезисы Есенин составил в годы советской власти. Идти на конфликт с ней из-за трактовок Первой мировой войны он не намеревался, да и революционное мировоззрение поэта сказывалось. Он искренне критически – по-крестьянски! – относился к той войне. В незаконченной поздней поэме «Гуляй-поле» есть строки:
Крестьяне! Да какое ж дело
Крестьянам в мире до войны.
Им только б поле их шумело,
Чтобы хозяйство было цело,
Как благоденствие страны...
К таким обобщениям Есенин пришёл уже после Первой Мировой и Гражданской войн...
Но в автобиографии, вспоминая прошлое, он умалчивал о том, что не вписывалось в его новую систему убеждений. Не следует недооценивать политической прозорливости Есенина. Достаточно вспомнить, насколько ёмкое и точное определение он дал кризисным годам Российской империи:
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам...
Здесь мы видим не лирика, не живописного «хулигана», каким представал Есенин в самых знаменитых своих стихах, но аналитика, способного к политическим афоризмам.
Однако перенесёмся во времена Великой войны, когда Есенин ещё не написал своих главных строк.
В октябре 1914-го ему исполнилось девятнадцать. Война разгоралась, в столицах патриотический подъём перемежался с паникой после первых трагических вестей с фронта. Есенин подлежал мобилизации. В первый раз он упоминает об этом в письме подруге юности – Марии Бальзамовой от 24 апреля 1915 года, из Петербурга, переименованного в Петроград: "В Рязани я буду 14 мая. Мне нужно на призыв...". Позднее, в июле 1915-го он рассказал в письме к В. Чернявскому: "От военной службы меня до осени освободили. По глазам оставили. Сперва было совсем взяли...".
Именно тогда он утверждал себя в литературном мире. Знакомства с маститыми поэтами, первые салонные выступления, первые публикации и искушения... Его воспринимали как «крестьянскую экзотику», а он примечал, быстро всё познавал, работал и на «дурную», и на истинную славу. О войне Есенин писал – но не в духе патриотической батальной героики. Он видел Вторую Отечественную через деревенские образы, далёкие от фронта, и всё-таки охваченные войной. Впрочем, он посвятил стихотворение – правда, не самое удачное – и бельгийской трагедии. Под впечатлением от первых месяцев войны Есенин напишет несколько стихотворений – почти все они быстро будут опубликованы. Пожалуй, лучшее из них и наиболее известное – «Молитва матери»:
На краю деревни
Старая избушка.
Там перед иконой
Молится старушка.
Молится старушка,
Сына поминает –
Сын в краю далеком
Родину спасает.
Молится старушка,
Утирает слезы,
А в глазах усталых
Расцветают грезы.
Видят они поле –
Это поле боя,
Сына видит в поле –
Павшего героя.
На груди широкой
Запеклася рана,
Сжали руки знамя
Вражеского стана.
И от счастья с горем
Вся она застыла,
Голову седую
На руки склонила.
И закрыли брови
Редкие сединки,
А из глаз, как бисер,
Сыплются слезинки.
Стихи в некрасовском духе – как народная песня. И знаменательно, что героя-воина Есенин – ещё не знакомый с армейским укладом – показывает через трагедию матери-старушки. Уж материнские слёзы он к девятнадцати годам повидал, тут был личный опыт...
На публикацию тогда обратили внимание. К новому соприкосновению с армией Есенин придёт уже известным поэтом.
В конце 1915-го стало ясно: службы не избежать.
В январе 1916 года один из его старших друзей, поэт Сергей Городецкий, обратился к полковнику Дмитрию Николаевичу Ломану, который служил штаб-офицером при Дворцовом коменданте и был уполномоченным по Царскосельскому военно-санитарному поезду № 143. Городецкий просил устроить Есенина санитаром в поезд, чтобы избежать отправки талантливого поэта на передовую.
Городецкий неспроста избрал для миссии «спасения поэта» именно Ломана. Полковник – убеждённый монархист и великосветский человек – был ценителем и знатоком искусств. Он увлекался русской стариной, в его доме частыми гостями были художники Васнецов, Рерих, Билибин, Нестеров... Фамилия «Есенин» не была для него пустым звуком – в стихах молодого крестьянского поэта тоже проступали милую его сердцу образы Руси.
Ломан не просто удовлетворил просьбу Городецкого – он решил стать покровителем молодого поэта и даже в глубине души мечтал внушить ему патриотические чувства, превратить в идейного монархиста. 16 января полковник направил в мобилизационный отдел Главного управления Генерального штаба ходатайство за № 56, в котором среди других призываемых в Царское Село санитаров была названа фамилия Есенина.
Но дело двигалось медленно – и в двадцатых числах марта Есенина призвали в запасной батальон, на военную службу. Тогда к Ломану обратился Николай Клюев, выступавший в салоне придворного полковника. Письмо он написал в своём вкусе, цветистое. Ломана привлекал затейливый стиль: «Прекраснейший из сынов крещеного царства мой светлый братик Сергей Есенин взят в санитарное войско с причислением к поезду № 143.
В настоящее время ему, Есенину, грозит отправка на бранное поле к передовым окопам. Ближайшее начальство советует Есенину хлопотать о том, чтобы его немедленно потребовали в вышеозначенный поезд. Иначе отправка к окопам неустранима. Умоляю тебя, милостивый, ради родимой песни и червонного великорусского слова похлопотать о вызове Есенина в поезд - вскорости.
В желании тебе здравия душевного и телесного остаюсь о песенном брате молельник Николай сын Алексеев Клюев».
Наконец, подтвердилось: Есенина призвали в санитары «царского» поезда. Служба полковника Ломана располагалась в удивительном месте – в Феодоровском городке на окраине Царского Села.
Этот сказочный городок построили в русском стиле, по проекту архитекторе Кречинского, к 300-летию династии Романовых. В 1915-м году его терема и храмы были новенькими, ещё пахли известью, тёсом и красками. Есенин прибыл туда 20 апреля (как видите, приказы исполнялись без спешки, с отсрочками). Ломан сразу же проявил радушие и уважение к поэту. Даже в автобиографии Есенин не забыл о Ломане – к тому времени расстрелянном: «При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам».
В первые дни поэта не отягощали служебными поручениями – но пришло время и проездиться по России в больнице на колёсах, пропахшей лекарствами и смертью. Таков был "Полевой царскосельский военно-санитарный поезд № 143 Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны".
"Военно-санитарный поезд состоял из двадцати одного пульмановского вагона. Он был необычайно комфортабелен: синие вагоны с белыми крышами выглядели очень нарядно. Правда, после налета австрийской авиации крыши были перекрашены в защитный цвет", - свидетельствует сын полковника Ломана, замечательный мемуарист, крестник императрицы. Он выжил в революционную бурю, навсегда сохранил любовь к Есенину и даже приноровился к советской власти.
Итак, Есенин приказом по поезду назначен санитаром в шестой вагон. Работа изматывающая. Нужно было следить за чистотой, переносить тяжелораненых и больных, ухаживать за ними, получать и распределять пищу... Однако Есенина берегли, не слишком загружали работой. К нему установилось особое отношение.
Первая поездка Есенина к линии фронта в составе поезда № 143 началась 27 апреля 1916 года. Долгий путь, первое столкновение с кровавой прифронтовой реальностью... Сохранились приказы по поезду, сведения о маршруте: Царское Село - Петроград - Москва - Белгород - Мелитополь - Полтава - Киев - Ровно - Шепетовка, и снова Гомель - Орша - Петроград - Царское Село.
Есенин запомнил стоянку в цветущем весеннем Киеве. Санитары посетили Киево-Печерскую лавру, отстояли всенощную. Ломан вообще стремился приобщить молодых людей к вере – и Есенин перебирал в памяти полузабытые молитвы.
В санитарном поезде рязанский мальчишка увидел всю Россию, вплоть до морских далей. Вместе с санитарами и ранеными горемыками он побывает и в Крыму. Увидит море.
Но главное – это не колокольный звон, не южные красоты, не берега Днепра, воспетые любимым Гоголем.
Поэт впервые увидел предсмертные страдания, кровь, мужество и трусость, увидел смерть. Эти картины перевернут его сознание: он и писать отныне станет по-новому. Не по-клюевски, а по-есенински резко.
До середины лета он жил на колёсах, а потом Ломан посчитал за благо видеть поэта ежедневно с тайным желанием представить поэта императрице... С июля началась служба Есенина в Феодоровском городке – в канцелярии и лазарете. Здесь его навещали друзья, здесь Ломан приобщал его к светской жизни и баловал деликатесами – вплоть до недурных вин.
А 22 июля 1916 года состоялось легендарное выступление Есенина перед двумя императрицами и другими членами царской семьи. Легендарное – потому что сведения о нём разноречивы. Но знают об этой встрече едва ли не все знатоки поэзии Есенина – особенно после красочного (и не во всём правдоподобного) биографического телесериала о поэте.
То был день тезоименитства вдовствующей императрицы-матери Марии Фёдоровны, которой Есенин уже был представлен стараниями неутомимого Ломана. На празднике присутствовала и императрица Александра Фёдоровна с дочерьми. Патриотически настроенный полковник выдержал программу в русском стиле: ансамбль балалаечников под управлением Василия Андреева и Есенин, который не только читал стихи, но и вёл концерт. Все были одеты в народном стиле и говорить старались велеречиво, как в былинах.
Есенин преподнёс Александре Фёдоровне специальный экземпляр первой книги поэта – «Радуницы». Вторым даром было стихотворение «Царевнам», написанное золотой славянской вязью в богато оформленном «адресе».
Стихотворение вроде бы не самое яркое, но таинственное:
В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Березки белые горят в своих вещах,
Приветствует мой стих младых Царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах
Где тени бледные и горестные муки,
Они тому, кто шел страдать за нас,
Протягивают Царственные руки,
Благословляя их к грядущей жизни час.
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.
Все ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.
Концерт царственным дамам пришёлся по душе.
Полковник Ломан сиял, он даже написал специальное прошение на «высочайшее имя» Александры Федоровны с просьбой о поощрительном подарке поэту. И даже наметил подарок – золотые часы «Павел Буре» с цепочкой и с изображением двуглавого орла. Вскоре после вечера в реестре Ломана Есенин значился уже не санитаром, а писателем.
А часы прислали осенью, но Есенину они не достались... То была последняя осень империи. Ломан получил часы передал их поэту, но Есенин отдал их на сохранение полковнику – на время. А потом – февральская революция. И при обыске часы нашли в сейфе Ломана. Представители новых властей хотели вернуть часы Есенину – но найти его было сложно. У недавнего санитара началась бурная, скитальческая жизнь. «Вернуть их не представилось возможным за необнаружением местожительства Есенина», - сказано в докладной записке. Но всё это было в другой жизни – после революции. А летом 1916-го Петроград быстро узнал о «падении» Есенина.
Вольнолюбивый поэт продался, унизился перед императрицей, стал «развлекать» семью тирана, - так трактовали царскосельскую встречу недруги и даже недавние друзья Есенина.
Литературный мир, по большей части, агрессивно относился к любым проявлениям уважения к монарху и его семье. Таким был устоявшийся климат в столицах во время войны – по крайней мере, с середины 1915 года.
Возмущению либеральной общественности не было предела. Есенина даже вторым Распутиным называли – видели его ряженым мужиком при государыне.
В автобиографии Есенин не мог умолчать об этом событии – слишком известном. Он написал уклончиво: «По просьбе Ломана однажды читал стихи Императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные, Я ответил ей, что такова вся Россия. Ссылался на бедность, климат и проч.». Из стихов, которые Есенин читал в тот день, самое грустное – это «Русь», маленькая поэма, в которой прямо говорится о страданиях народа, не только в годы войны. Пожалуй, это лучшее стихотворение Есенина той поры – написанное в самом начале войны, оно, несомненно, перекликалось с тяжкими впечатлениями санитарного поезда.
По селу до высокой околицы
Провожал их огулом народ…
Вот где, Русь, твои добрые молодцы,
Вся опора в годину невзгод.
Это о крестьянах, уходивших в солдаты.
Есенин уже готовил к печати новый сборник – «Голубень». И, по некоторым свидетельствам, намеревался посвятить его императрице. Он понимал, что такой шаг закрыл бы для него двери издательств – но склонялся к «союзу» с царской семьёй. Правда, после февральских событий 1917-го об этом Есенин не вспоминал. При этом от просьб Ломана написать стихи во славу монарха и сражающейся армии и Есенин, и Клюев дипломатично отмахивались.
О более поздних событиях в автобиографии Есенин повествует так: «Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда я угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя». Это, скорее всего, художественный вымысел. Дисциплинарные наказания Есенин получал – за опоздания после увольнений. Но незадолго до отречения Николая II Ломан намеревался послать его... в Могилёв, к императору – чтобы поэт увидел царя во всём героическом великолепии похода. Но дисциплина в армии к тому времени расшаталась, и Есенин сумел уклониться от этой поездки. Так что свидетелем февральской революции он стал в непосредственной близости от её главных героев – столичных политиков.
При Временном правительстве Есенина направили в школу прапорщиков, но тут уж он действительно дезертировал, окончательно порвал со службой: "В революцию покинул самовольно армию Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт...". Этот тезис автобиографии близок к истине, как и запоминающиеся строки «Анны Снегиной» про первого в стране дезертира:
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страною калифствовал
Керенский на белом коне.
Война "до конца", "до победы".
И ту же сермяжную рать
Прохвосты и дармоеды
Сгоняли на фронт умирать.
Но все же не взял я шпагу...
Под грохот и рев мортир
Другую явил я отвагу -
Был первый в стране дезертир.
Правда, перед этим Есенин немного усложнил судьбу своего лирического героя:
Война мне всю душу изъела.
За чей-то чужой интерес
Стрелял я в мне близкое тело
И грудью на брата лез.
Я понял, что я - игрушка,
В тылу же купцы да знать,
И, твердо простившись с пушками,
Решил лишь в стихах воевать.
Я бросил мою винтовку,
Купил себе "липу", и вот
С такою-то подготовкой
Я встретил 17-ый год.
Стрелять в ту войну ему вряд ли довелось. Но настроение последних двух лет войны здесь схвачено. О войне до победного конца Есенин и не мечтал. Какой он видел послевоенную Россию?
Понимал ли, что ослабленная, лишённая армии страна подпасть под власть немцев, да и поляков?
Политическим символом веры Есенина в те дни была революция с крестьянским уклоном. По-видимому – нечто вроде левоэсеровской стратегии.
О войне Есенин вспоминал часто – во многих стихах и поэмах. Но это были краткие экскурсы в прошлое. Героический эпос его не интересовал: военные события он воспринимал всё-таки тыловыми глазами. Но война проявилась и в его судьбе, и в судьбе народа.
Военный опыт пронизывает многие стихи и поэму о России, о Руси. Конечно, военную тему заглушила другая музыка: революции, Гражданская война, разруха, нэповский разгул... И всё-таки «Анна Снегина» начинается с непарадных воспоминаний о Великой войне, в которой поэту довелось поучаствовать. Такое не забывается.
Специально для Столетия
>Сочинения по произведению Тихий Дон
Гражданская война как трагедия народа
Любая война несет разрушения и страдания. В особенности жестока гражданская война, когда враждуют люди, еще вчера бывшие родными друг другу. В своем романе-эпопее «Тихий Дон» М. А. Шолохов описал страдания донских казаков во время гражданской войны первой половины XX века. Он мастерски показал негативные последствия и бессмысленность этой войны, которая ни одну семью не пощадила, не обошла стороной. Если до военных и революционных событий казаки жили привольно в достатке и уважении, то с их началом они оказались втянуты в глобальный конфликт. Перед людьми встала незнакомая и ранее не встречающаяся проблема, на чью сторону встать. К этому они были не готовы.
Зная, сколько жертв принесет война, народ был против, но его целенаправленно втягивали в уже вспыхнувшие конфликт, в котором «брат идет на брата, а сын на отца». Даже не жестокому по натуре Григорию Мелехову пришлось убивать и не раз. Конечно, это стало для него великим испытанием. После своего первого убийства, когда он в бою зарубил австрийца, Григорий долго не мог прийти в себя. Его мучили бессонные ночи и совесть. Но война ожесточила всех. Даже женщины в ней по-своему участвовали. Дарья , жена Петра Мелехова , без раздумий убила Котлярова в отместку за мужа. Она также снабжала солдатам патроны. Дуняша , зная, что ее возлюбленный жестокий убийца, все равно вышла за него замуж.
В этой жестокой кровопролитной войне мало кто задумывался об ее истинных причинах и смысле. Не брезгуя ничем, многие начали заниматься мародерством, пьянством и насилием. В противовес им, Григорий Мелехов от начала и до конца романа ищет правду, задумывается над смыслом всего происходящего. Его мать, Ильинична , будучи женщиной мудрой, сразу понимает бесполезность этой войны. Для нее нет «красных» или «белых». Все они для нее чьи-то дети. Сам автор главную причину трагедии видит в болезненном переходе от старого уклада жизни, формировавшегося веками, к новому образу жизни. В гражданской войне происходило столкновение двух миров. Рушилось все, что стало неотъемлемой частью существования и строилось новое – то, к чему нужно было привыкнуть.
Сергей Есенин, без сомнения, - самый народный из всех русских поэтов XX века, а может, и вообще из всех русских поэтов. Для него слова о том, что он нужен народу, никогда не были пустым звуком. Вне народного признания Есенин не мыслил своих стихов. Его талант рано получил признание и столь же рано подвергся хуле, но, возможно, так и не успел до конца расцветь, виной чему – трагическая судьба и трагическая гибель поэта, который не успел дожить даже до возраста Христа. Бурной и печальной была судьба Есенина. Яркая и беспокойная жизнь во многом способствовала популярности его стихов – задушевных и музыкальных, близких и понятных самым разным людям. О ней еще при жизни поэта стали складываться легенды.
После гибели Сергея Есенина и издания посмертного собрания его сочинений начался период официального забвения его творчества. Оно было признано мелкобуржуазным, кулацким, не соответствующим великой эпохе. В течение нескольких десятилетий Есенин был запрещенным поэтом. Но его стихи всегда были любимы читателями, а жизнь была овеяна легендами.
Есенин прожил всего 30 лет. Но на долю его поколения выпало столько испытаний, что с лихвой хватило бы на несколько столетий: русско-японская война, революция 1905 года, империалистическая война, Февральская и Октябрьская революции, Гражданская война, разруха и голод первых послереволюционных лет.
Как повлияла эпоха на судьбу Есенина и его мировоззрение, как отразилась в его творчестве? В данной работе мы попытаемся ответить на этот вопрос и одновременно попробуем проникнуть в мир есенинской поэзии.
"Стихи начал слагать рано,- пишет позднее Есенин в своей авторской биографии. - Толчки давала к этому бабка. Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад Стихи начал писать, подражая частушкам". Бабушка сумела передать любимому внуку всю прелесть народной устной и песенной речи. Омут розовых туманов, осеннее золото лип, рдяный мак заката, Русь - малиновое поле – всю эту поэтическую живописную азбуку Сергей Есенин постиг в просини рязанского полевого и березового раздолья, в шуме тростников над речными заводями, в семье деда – книжника, знатока житий святых и Евангелия, и бабушки - песенницы.
Красота родной природы и русского слова, песни матери и сказки, Библия деда и духовные стихи странников, деревенская улица и земская школа, песни Кольцова и стихи Лермонтова, частушки и книги – все эти порой крайне противоречивые влияния способствовали раннему поэтическому пробуждению Есенина, которого мать – природа столь щедро наделила драгоценным даром песенного слова.
Детство Есенина прошло в семье деда по матери, зажиточного крестьянина. Поэтому Сергею, в отличие от многих сверстников, не приходилось заботиться о хлебе насущном, хотя для порядка крестьянскому труду его, конечно, научили, косить, сеять, ухаживать за лошадьми он умел. Может быть, именно это, казалось бы, сугубо житейское обстоятельство и помогло ему принести в русскую поэзию русскую природу со всеми ее далями и красками, уже через это светлое, пробитое к Богу оконце увидеть в разбитой отхожим промыслом рязанской деревне ее поэтический, идеальный прообраз - голубую Русь, Родину с большой буквы.
В 1916 году появился первый сборник стихов Есенина «Радуница», объединивший стихи, рисующие крестьянский быт и трактующие религиозные сюжеты. В конце 1915- начале 1916 гг. имя Есенина встречается на страницах многих изданий рядом с именами самых известных поэтов.
2. Революция и поэзия
Шла первая мировая война. Призыва в действующую армию удалось избежать. Есенин служил в Царскосельском военно-санитарном батальоне. Он читал свои стихи в лазарете для раненых в присутствии императрицы. Это выступление, как и выступление несколькими месяцами раньше в Москве перед великой княгиней Елизаветой Федоровной, вызвало негодование в петербургских литературных кругах, враждебно настроенных по отношению к монархии. Впрочем, о том периоде жизни Есенина трудно говорить определенно: слишком противоречивы свидетельства и воспоминания современников.
Во всяком случае, достоверно известно, что в Царском Селе Есенин посетил Н. Гумилёва и А. Ахматову и прочёл им стихотворение, поразившее Анну Андреевну своим последним четверостишием – оно показалось ей пророческим.
Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей её покинуть.
Империалистическая война была воспринята Есениным как подлинная трагедия народа. В стихотворении "Русь" (1914) передана тревожная атмосфера пришедшей в деревню беды:
Понакаркали черные вороны:
Грозным бедам широкий простор.
Крутит вихорь леса во все стороны,
Машет саваном пена с озер.
Повестили под окнами сотские
Ополченцам идти на войну.
Загыгыкали бабы слободские,
Плач прорезал кругом тишину.
Позже поэт вспоминал:«Резкое различие со многими петербургскими поэтами в ту эпоху сказалось в том, что они поддались воинствующему патриотизму, а я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов вроде «Гром победы, раздавайся».
Военную присягу вместе с другими военными санитарами Есенин принял только 14 января 1917 года. А уже в конце февраля вспыхнула революция, свергшая царя. 17марта Есенина откомандировали из санитарного поезда №143 в распоряжение Воинской комиссии при Государственной думе, причем поэт получил аттестат, что препятствий «к поступлению в школу прапорщиков» для него не встречается. Не исключено, что вопрос о его отправке в школу прапорщиков был решен ещё до революции.
В автобиографии поэт утверждал:«В революцию покинул самовольно армию Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт.
При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине. Вместе с советской властью покинул Петроград ».
В конце марта, прибыв в Петроград, Есенин сразу же стал сотрудничать в эсеровских печатных изданиях, редактируемых Р. В. Ивановым- Разумником, в частности в двух сборниках литературной группы «Скифы». В боевой же дружине он в лучшем случае числился, но никакого участия в боях в октябре 1917 года не принимал. Иванов-Разумник превозносил Есенина и Клюева как поэтов- пророков «России будущего».
Насчет же своего дезертирства Есенин в автобиографии допустил явное поэтическое преувеличение. Да и после Октябрьской революции дезертирство было куда почетней, чем работа при Военной комиссии Государственной думы. Другое дело, что в условиях революции Есенин раздумал поступать в школу прапорщиков, а предпочел сотрудничать в эсеровских газетах. Но никто его как дезертира в ту пору не искал.
В целом Есенин принял как Февральскую, так и позднее Октябрьскую революцию. Февральской революции посвящается стихотворение 1917 года «Товарищ»:
Но спокойно звенит
За окном,
То погаснув, то вспыхнув
Железное
«Рре-эс-пуу-ублика!»
Но нельзя сказать, что революция вызывала у него такой же бурный восторг, поэтический и человеческий, как, скажем, у Маяковского. Есенин переживал революцию как резкое и внезапное обновление жизни. Революция дала богатый материал для его поэзии, но душу поэта почти не затронула. Эсером - то Есенин был «мартовским».
Тем не менее революция в стихах 1917 года представляется как благая весть для народа:
О верю, верю, счастье есть!
Ещё и солнце не погасло.
Заря молитвенником красным
Пророчит благостную весть.
Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуемный ветер!
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
«Пастушеская грусть», по мысли поэта, должна смениться революционным весельем.
В 1917 году он призвал в стихотворении, посвященном Николаю Клюеву:
Скройся, сгинь ты, племя
Смердящих снов и дум!
На каменное темя
Несем мы звездный шум.
Довольно гнить и ноять,
И славить взлетом гнусь-
Уж смыла, стерла деготь
Воспрянувшая Русь.
Уж повела крылами
Её немая крепь!
С иными именами
Встает иная степь.
Октябрьскую революцию поэт принял, по его же словам, «с крестьянским уклоном». Стремясь отозваться на революционные события, он обращается к мифологии, библейским легендам, что нашло отражение в его богоборческих и космических стихотворениях и маленьких поэмах:«Преображение»(1917),«Инония»(1918),«Иорданская голубица»(1918).
Поэт не скрывает своего ликования, наблюдая крушение старого мира, в порыве радости прощается с традиционными религиозными верованиями, но при этом широко использует религиозную лексику. Конкретная действительность, реальные события отягощены у него неожиданностями, метафорами, библейскими образами, туманными символами. И в то же время отчетливо прослеживается и «крестьянский уклон».
В 1917-1918г он ощущал в себе дар пророка, создал «есенинскую библию» из десяти маленьких поэм:«Певучий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение», «Инония», «Сельский часослов», ««Небесный барабанщик», «Пантократор», где рождение с революцией Нового мира сравнивается с божественным творением, революционное преображение жизни ожидается как благо. Для Есенина революция была чем-то великим и религиозным. Революция, восстание рабов виделись поэту и на земле, и на небе. В «Небесном барабанщике» Есенин призвал:
Гей вы рабы, рабы!
Брюхом к земле прилипли вы.
Нынче луну с воды
Лошади выпили.
Листья звезды льются
В реки на наших полях.
Да здравствует революция
На земле и на небесах!
Души бросаем бомбами,
Сеем пурговый свист.
Что нам слюна иконная
В наши ворота в высь?
Нам ли странны полководцы
Белого стада горилл?
Взвихренной конницей рвется
К новому берегу мир.
В «Преображении», посвященном Иванову-Разумнику, Есенин рисовал картину революции как явления вселенского, космического, преобразующего и природу, и саму планету:
Эй, россияне!
Ловцы вселенной,
Неводом зари зачерпнувшие небо,-
Трубите в трубы.
Под плугом бури
Ревет земля.
Рушит скалы златоклыкий
Новый сеятель
Бредет по полям,
Новые зерна
Бросает в борозды.
Светлый гость в колымаге к вам
По тучам бежит
Кобылица.
Шлея на кобыле-
Бубенцы на шлее-
Но и здесь уже есть тревожные, беспокоящие строки, создающие кощунственный образ:
Облака лают,
Ревет златозубая высь
Пою и взываю:
Господи, отелись!
А в «Пантократоре» Есенин предстает перед нами как бунтарь, славящий стихийный порыв и готовый самого Бога свергнуть с небес:
Славь, мой стих, кто рвет и бесится,
Кто хоронит тоску в плече,
Лошадиную морду месяца
Схватить за узду лучей.
Тысячи лет те же звезды славятся,
Тем же медом струится плоть.
Не молиться себе, а лаяться
Научил ты меня, господь.
Может быть, к вратам господним
Сам себя я приведу.
15 июня 1918 года в журнале «Наш путь» появляется программная есенинская поэма «Инония». Её название происходит от церковнославянского слова «ино», означающего «ладно, хорошо». В своей последней завершенной автобиографии 1925 года Есенин так изложил обстоятельства возникновения поэмы: «В начале 1918 года я твердо почувствовал, что связь со старым миром порвана, и написал поэму «Инония», на которую много было резких нападок, из-за которой за мной утвердилась кличка хулигана».
В этой поэме Есенин дерзко принимает на себя пророческий чин:
Не устрашуся гибели,
Ни копий, ни стрел дождей,-
Так говорил по Библии
Пророк Есенин Сергей.
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христа тело,
Выплевываю изо рта.
Не хочу воспрять спасения
Через муки его и крест:
Я иное постиг ученье
Продающих вечность звезд.
Я иное узрел пришествие –
Где не пляшет над правдой смерть.
В «Инонии» поэт утверждал:
Лай колоколов над Русью грозный –
Это плачут стены Кремля.
Ныне на пики звездные
Вздыбливаю тебя, земля!
Проклинаю я дыхание Китежа
И все лощины его дорог.
Я хочу, чтоб на бездонном вытяже
Мы воздвигли себе чертог.
Языком вылижу на иконах я
Лики мучеников и святых.
Обещаю вам град Инонию,
Где живет божество живых.
Сходные мотивы проявились и в созданной в июне 1918 года «Иорданской голубице»:
Земля моя златая!
Осенний светлый храм!
Несется к облакам.
Небо – как колокол,
Месяц – язык,
Мать моя – родина,
Я – большевик.
Полный жизненных сил, уверенности в себе, поэт «рукой упругою готов преклонить весь мир» Казалось, ещё немного усилий – и извечная мечта русского пахаря о золотом веке станет явью.
Но жизнь революционной России разворачивалась всё круче. Именно в этот сложный период классовых битв и проявился наиболее ощутимо крестьянский уклон Есенина. Этот уклон прежде всего отражал те объективные противоречия, которые были характерны для русского крестьянства в период революции.
Глубокая боль и неуёмная скорбь о невозвратимой, исторически обреченной на гибель старой деревне прозвучали в «Песне о хлебе» и в стихотворении «Я последний поэт деревни». И вместе с тем какая в этой традиционной песне поэта обжигающая душу вера в великое будущее России. Разве можно забыть романтический образ есенинского жеребенка. Этот образ имеет глубокий исторический смысл:
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится.
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница.
Ход времени, ход истории неумолим. Поэт это чувствует. «Конь стальной победил коня живого», - с тревогой и грустью замечает он в одном из писем. Поэт радуется добрым переменам, которые происходят в жизни русского крестьянства. «Знаешь, - рассказывал Есенин одному из своих друзей, - я сейчас из деревни а все Ленин. Знал, какое слово надо сказать деревне, чтобы она сдвинулась. Что за сила в нем?»
Есенин все больше пытался понять, осмыслить то, что происходит в эти годы в России. В это время расширяются горизонты его поэзии.
Однако довольно скоро Есенин начал понимать: ни космической революции, ни мужицкому раю не суждено осуществиться. В одном из писем поэта 1920г. читаем: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал Тесно в нем живому». По словам одного из друзей поэта, Есенин при встрече с ним «говорил о том, что его, есенинская революция ещё не пришла, что он совсем один».
Бесспорно, корни поэзии Есенина – в рязанской деревне. Поэтому с такой гордостью говорил он в стихах о своем крестьянском первородстве: «У меня отец – крестьянин, ну а я крестьянский сын». И неслучайно в революционные дни семнадцатого года Есенин видит себя продолжателем кольцовских традиций. Но не следует забывать и упускать из виду ещё одно очень важное обстоятельство. России была страной крестьянской. Три русских революции – это революции в крестьянской стране. Крестьянский вопрос всегда волновал передовые умы России. Вспомним Радищева, Гоголя, Салтыкова – Щедрина, Льва Толстого. Принимая социальный путь решения «крестьянского вопроса», Есенин чувствовал сердцем, что преодолеть его Руси крестьянской будет далеко не легко и не просто, как это казалось иным его современникам.
И ещё Есенина охватывала тоска по тому, что безвозвратно ушло вместе с революцией. Эта тоска подспудно жгла его душу, хотя до отчаяния последних лет жизни было еще далеко:
Хорошо в эту лунную осень
Бродить по траве одному
И сбирать на дороге колосья
В обнищалую душу-суму.
Но уже к концу 1918 года, познав все ужасы военного коммунизма, столкнувшись с разрухой и голодом, Есенин не скрывает тревоги о судьбе голубой Руси, но утверждает свою веру в то, что она сохранится благодаря самой природе, несмотря ни на что:
Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь.
В три звезды березняк над прудом
Теплит матери старой грусть.
Золотою лягушкой луна
Распласталась на тихой воде.
Словно яблонный цвет, седина
У отца пролилась в бороде.
Я не скоро, не скоро вернусь!
Долго петь и звенеть пурге.
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге,
И я знаю, есть радость в нем
Тем, кто листьев целует дождь,
Оттого, что тот старый клен
Головой на меня похож.
Ужасы и страдания гражданской войны укрепляли поэта в предчувствиях близящейся гибели деревни. В ноябре 1920 года Есенин пишет поэму «Исповедь хулигана», которую Клюев и некоторые другие рассматривали чуть ли нее как разрыв с крестьянскими поэтами.
Бедные, бедные крестьяне!
Вы, наверно, стали некрасивыми,
Так же боитесь Бога и болотных недр.
О, если б вы понимали,
Что сын ваш России
Самый лучший поэт!
Вы ль жизнь его сердцем не индевели,
Когда босые ноги он в лужах осенних макал?
А теперь он ходит в цилиндре
И лакированных башмаках.
В целом революция стала важным этапом в поэтической революции Есенина. Он проникся грандиозностью происходящих событий, приобрел вселенский, космический взгляд на милую сердцу деревню, на родную природу, но при этом осознал неизбежность ухода крестьянской «ситцевой» Руси. Рушились основы прежнего размеренного быта, поэт все больше погружался в богемную среду, а начавшиеся пьяные загулы усугублялись страхом перед наступлением «стальной конницы».
4. Поэма «Анна Снегина»
В творчестве Сергея Есенина поэма «Анна Снегина», опубликованная в марте 1925 года, занимает видное место, отражая как лирические воспоминания поэта, так и его предвидение судеб страны и революции. Поэма, которую Есенин считал лучшей из всего им написанного, имеет во многом автобиографический характер. Главный герой, от лица которого ведется рассказ и которого, как и поэта, зовут Сергей, едет в родное село – Радово в период между двух революций 17 – го года – Февральской и Октябрьской. Он замечает: «Тогда над страною калифствовал Керенский на белом коне», намекая, что уже в ту пору было ясно: глава Временного правительства – калиф на час. Возница знакомит Сергея с печальными происшествиями в родном селе. Сначала перед нами предстает картина прежнего блаженства, столь близкая есенинскому идеалу:
Мы в важные очень не лезем,
Но все же нам счастье дано.
Дворы у нас крыты железом,
У каждого сад и гумно.
У каждого крашены ставни,
По праздникам мясо и квас.
Недаром когда-то исправник
Любил погостить у нас.
Радовцы умели ладить и с прежней властью:
Оброки платили мы к сроку,
Но – грозный судья – старшина
Всегда прибавлял к оброку
По мере муки и пшена.
И чтоб избежать напасти,
Излишек нам был без тягот.
Раз – власти, на то они власти,
А мы лишь простой народ.
Однако еще до революции благоденствие жителей Радова было нарушено крестьянами соседней деревни Криуши, где «житье было плохое – почти вся деревня вскачь пахала одной сохою на паре заезженных кляч». Вожак криушан Прон Оглоблин в одной из драк убил радовского старшину. По признанию возницы-радовца:
С тех пор и у нас неуряды.
Скатилась со счастья вожжа.
Почти что три года кряду
У нас то падеж, то пожар.
Годы несчастий Радова совпадают с годами Первой мировой войны. А затем грянула Февральская революция. И вот Сергей приезжает в родные места. Здесь он узнает, что Прон Оглоблин вернулся с каторги и опять стал вожаком криушан. Сергею близки чаяния крестьян, требующих «без выкупа пашни господ», хотя он и сохраняет в сердце любовь к местной помещице Анне Снегиной. Они с Проном приезжают к Анне просить отдать землю крестьянам как раз в тот момент, когда она получает известие о гибели на фронте мужа. Хотя Прон довольно грубо говорит матери Снегиной про землю: «Отдай!. Не ноги ж тебе целовать!», у него все же хватает совести отстать от нее в эту трагическую минуту, согласившись с доводами Сергея: «Сегодня они не в духе. Поедем-ка, Прон, в кабак». Прон – человек довольно бесшабашный. Друг Сергея старый мельник отзывается об Оглоблине без симпатии:« Булыжник, драчун, грубиян. Он вечно на всех озлоблен, с утра по неделям пьян». Но стихийная сила характера привлекает Сергея к Прону. Ведь Оглоблин – человек бескорыстный, болеющий за интересы народа. После большевистского переворота Прон обещает: «Я первый сейчас же коммуну устрою в своем селе». В гражданскую он гибнет от рук белых, и к власти в Криушах приходит его брат Лабутя:
Мужик – что твой пятый туз:
При всякой опасной минуте
Хвальбишка и дьявольский трус.
Таких вы, конечно, видали.
Их рок болтовней наградил.
До революции он носил две царские медали и хвалился мнимыми подвигами в японской войне. Как очень точно указывает Есенин:«Такие всегда на примете. Живут, не мозоля рук». А после революции Лабутя
Конечно, в Совете,
Медали запрятал в сундук.
Но с тою же важной осанкой,
Как некий седой ветеран,
Хрипел над сивушной банкой
Про Нерчинск и Турухан:
«Да, братец!
Мы горе видали,
Но нас не запугивал страх»
Медали, медали, медали
Звенели в его словах.
В свое время Лабутя поехал первым описывать имением Снегиных:
В захвате всегда есть скорость:
Даешь! Разберем потом! –
Весь хутор забрали в волость
С хозяйками и со скотом.
Между прочим, Есенин намеренно сгустил краски. В действительности усадьба прототипа Снегиной – Кашиной разорена не была, причем именно Сергею Есенину летом 1918 года удалось удержать односельчан от грабежа, уговорив сохранить усадьбу под школу или больницу. И действительно, год спустя в барском доме открылась амбулатория, а конюшню в усадьбе приспособили под клуб. Но в поэме Есенин предпочел усилить мотив крестьянской стихии.
Когда деникинцы расстреливали Прона, Лабутя благополучно спрятался в соломе. Есенин чувствовал, что в революции и гражданской войне уцелели гораздо чаще такие, как Лабутя, чем такие, как Прон, уцелели трусы, привыкшие только «грабить награбленное», действовать по принципу:«Даешь! Потом разберемся!» Поэта явно беспокоило, что подобные люди играют главную роль не только на местном уровне, но и в руководстве партии. Возможно, неслучайно Лабутя говорил о своей мнимой ссылке в Туруханский край, куда в действительности был до революции сослан Сталин. Есенин понимал, что при господстве лабуть мечты крестьян о счастье по образцу радовского будут окончательно похоронены. И главная героиня поэмы, подобно блоковской Незнакомке, олицетворяющая прекрасное, в финале покидает Россию. Анна пишет Сергею:
Я часто хожу на пристань
И, то ли на радость, то ль в страх,
Гляжу средь судов все пристальней
На красный советский флаг.
Теперь там достигли силы.
Дорога моя ясна
Но вы мне по-прежнему милы,
Как родина и как весна.
В новой России для красоты не останется места, как давно уже нет места для радовского рая. Страна превратилась в нищие Криуши. Между прочим, прототип Анны Снегиной Лидия Ивановна Кашина за границу так и не уехала. В 1918 году она перебралась не в Лондон, а В Москву, работала здесь переводчицей, машинисткой, стенографисткой, и хотя и скончалась в грозном 1937 году, но не от чекистской пули, а своей смертью. Однако здесь поэт предпочел усилить контраст и разрыв с прежней жизнью, отправив свой идеал в невозвратную даль. Поэт, скорее всего, предвидел, что Советская власть, в отличие от царской, отнюдь не удовлетворится лишней мерой муки и пшена, а, достигши силы, сможет выжать из крестьян соки (так и произошло в коллективизацию, уже после убийства Есенина). Потому-то, подобно героине поэмы, он глядит на красный флаг не только с радостью (революцию, давшую землю крестьянам, Есенин приветствовал), но и со все возрастающим страхом.
5. Конфликт Есенина с действительностью
В 20-е годы Есенин пережил крах своих революционных иллюзий. Он сделал вывод: реальный социализм, «без мечтаний», умерщвляет все живое, в том числе и личность. Из его творчества ушли утопии о религиозно-революционном преображении России, появились мотивы утекания, увядания жизни, отрешенности от современности, а в лирическом герое – «конокраде», «разбойнике и хаме» - обозначилась внутренняя оппозиционность Есенина.
В 1921 году разочаровавшийся в революции поэт обратился к образу мятежника и написал поэму «Пугачев», в которой тема мужицкой войны ассоциировалась с послереволюционными крестьянскими волнениями. Логическим продолжением темы конфликта власти и крестьянства стала поэма «Страна негодяев» (1922-1923 гг), в которой выразились не только оппозиционные настроения Есенина, но и понимание им своего изгойства в реальном социализме. В одном из писем 1923 года он писал: «Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь».
Поэт все больше осознавал, что между ним и крестьянами-земляками нарастает взаимное непонимание. С одной стороны, он все дальше отделялся от деревенской жизни. С другой стороны, на селе появились советские реалии, незнакомые Есенину, к которым его землякам предстояло приспосабливаться. Есенин, в отличие от некоторых других поэтов, никогда не смог сказать, что он рожден революцией или что это – его революция. Есенин революцию принимал, но, как не раз признавался, принимал по-своему, «с крестьянским уклоном». Однако очень скоро революционные метели застудили насмерть голос золотоволосого певца березовой сини и белого дыма яблонь. Русская деревня начала умирать еще задолго до революции. Нельзя сказать, что в этом отношении революция разбудила есенинский талант, она только сделала более острой основную тему «последнего певца деревни». Зато первая радость от революции прошла очень быстро. Поэт увидел, что большевики не только не спасители крестьянства, но верные его губители и что свобода творческого выражения пугает их еще больше, чем царская власть.
Он пытался войти в советскую жизнь, петь новую социалистическую действительность, но у него не слишком получалось. Есенин мучился от этого, хотел петь не звезды и луну, а нарождающуюся советскую новь. В «Стансах» поэт настаивал:
Стишком писнуть,
Пожалуй, всякий может –
О девушке, о звездах, о луне
Но мне другое чувство
Сердце гложет,
Другие думы
Давят череп мне.
Хочу я быть певцом
И гражданином,
Чтоб каждому,
Как гордость и пример, был настоящим,
А не сводным сыном –
В великих штатах СССР.
Но Есенину не дано было обрести гармонию воли и власти. В 1924 году он написал в «Руси Советской»:
Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.
На перекличке дружбы многих нет.
Ураган революции осиротил деревню. На смену есенинскому поколению пришли люди с некрестьянским мышлением: «уж не село, а вся земля им мать». Пушкинский мотив встречи лирического героя с «племенем младым, незнакомым», его тема гармонии и естественной приемственности поколений решается Есениным трагически: он – иностранец в своей стране и «пилигрим угрюмый» в родном селе, юноши которого «поют другие песни». В «Руси советской» строящая социализм деревня отвергла поэта: «Ни в чьих глазах не нахожу приют».
Лирический герой и сам отгораживается от большевисткой реальности: он ей не отдаст «лиры милой», воспевать он будет по-прежнему «Шестую часть земли / С названьем кратким ”Русь”», несмотря на то, что образ Руси ушедшей он склонен воспринимать как сны.
Деревня давно уже не представляется поэту земным раем, яркие краски русского пейзажа потускнели, в описании природы появились мотивы ущербности: «клены морщатся ушами длинных веток», тополя уткнули «ноги босые» по канавам.
Гармония найдена Есениным в принятии, с одной стороны, рассудком нового поколения, «чужой юности», «сильного врага», а с другой, сердцем – родины ковыля, полыни, бревенчатой избы. Есенинский компромисс выражен в таких строчках:
Дайте мне на родине любимой,
Все любя, спокойно умереть!
Но за искренним желанием увидеть в новой России цивилизованное начало нельзя не заметить трагедию героя-изгоя:
Я не знаю, что будет со мною.
Может, в новую жизнь не гожусь.
Разлад с действительностью и самим собой привел поэта к трагическому концу.
6. Смерть поэта
Есть ли загадка, тайна в гибели Есенина? Как мы легко убедимся, если есть, то она кроется отнюдь не в обстоятельствах смерти Есенина, как думают многие, а только в причинах, толкнувших поэта на роковой шаг.
Можно согласиться и с Юрием Анненковым:«Есенин повесился от отчаяния, от бездорожья. Пути русской поэзии оказались в те годы отрезанными и вскоре были заколочены наглухо. Если здесь, в эмиграции, продолжали творить свободные Георгии Ивановы, то в пределах Советского Союза все больше и больше нарождались и заполняли печатные страницы чиновные Демьяны Бедные».
Но точнее всех о самоубийстве Есенина, возможно, сказал Лев Троцкий, который, казалось бы, должен был бы быть идейным противником Есенина, но был покорен его поэзией. 18 января 1926 года на вечере памяти Есенина в Художественном театре было зачитано письмо Троцкого. Лев Давыдович, в частности, писал: « Мы потеряли Есенина – такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом,- может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки. Он ушел из жизни без крикливой обиды, без позы протеста, - не хлопнув дверью, а тихо призакрыв её рукою, из которой сочилась кровь. В этом жесте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом. Прикрываясь маской озорства – и отдавая этой маске внутреннюю, значит, не случайную дань, - Есенин всегда, видимо, чувствовал себя – не от мира сего.
Наше время – суровое время, может быть, одно из суровейших в истории так называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, своего отечества во времени. Есенин не был революционером. Автор «Пугачева» и «Баллады о двадцати шести» был интимнейшим лириком. Эпоха же наша – не лирична. В этом главная причина того, почему самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин.
Далее Троцкий утверждал:« Его лирическая пружина могла бы развернуться до конца только в условиях гармонического, счастливого, с песней живущего общества, где не борьба царит, а дружба, любовь, нежное участие. Такое время придет».
Может быть, яснее других итоги есенинской жизни и творчества подвел Вл. Ходасевич: «Прекрасно и благотворно в Есенине то, что он был бесконечно правдив в своем творчестве и пред своею совестью, что во всем доходил до конца, что, не побоясь создать ошибки, принял на себя и то, на что соблазняли его другие, - и за все захотел расплатиться ценой страшной. Правда же его – любовь к родине, пусть незрячая, но великая. Её исповедовал он даже в облике хулигана:
Я люблю родину,
Я очень люблю родину!
Горе его было в том, что он не сумел назвать её: он воспевал и бревенчатую Русь, и мужицкую Руссию, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять даже СССР, - одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут и завязка, и развязка его трагедии».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В данной работе мы попытались рассмотреть, как эпоха, в которую пришлось жить Есенину, повлияла на его судьбу и отразилась в его творчестве.
Тогда, когда Есенин впервые получил известность как поэт, Россия ждала революцию. В годы же его зрелого творчества страна пожинала плоды революции. Революция развязала стихийные силы, а стихийность как таковая отвечала природе есенинского творчества. Поэт был увлечен духом свободы, но уже к концу гражданской войны понял, что «стальная конница» погубит крестьянство.
Есенин называл себя последним поэтом деревни, обреченность которой в индустриально-урбанистическую эпоху чувствовал всем сердцем. Это обстоятельство во многом предопределило трагизм его творчества.
Хотя большую часть своей сознательной жизни Есенин прожил в городе, настоящим горожанином он так и не стал. В последние годы его преследовал страх исписаться, страх окончательно потерять свои крестьянские корни, без которых Есенин себя поэтом не мыслил. Все это и привело к трагической развязке.
РЕФЕРАТ
на тему: «Революция и Гражданская война в русской литературе:
И.Э. Бабель и М.А. Шолохов»
РЕВОЛЮЦИЯ 1917 г. И ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Революция 1917 г. в России завершила идейную борьбу в начале XX в. Победило материалистическое миропонимание с его установкой, что человек должен сам творить свою новую жизнь, разрушив старый уклад до основания и отодвинув в сторону целесообразные законы эволюции.
А. Блок, С. Есенин, В. Маяковский радостно приветствовали великое событие: «Слушайте, слушайте музыку революции!» (Блок), «Четырежды славься, благословенная» (Маяковский), «Что нам слюна иконная в наши ворота в высь?» (Есенин). Романтики, они не вняли предостережениям Пушкина, Достоевского, Толстого и не вчитались в Священное писание, в пророчества Иисуса Христа:
«Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады и моры и землетрясения по местам... Тогда будут предавать вас на мучениях и убивать вас... И тогда соблазнятся многие; и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; И многие лжепророки восстанут и прельстят многих...» (Евангелие от Матфея, гл. 24, п. 6-12)
И все сбылось: восстал народ на народ, братья на братьев, «глад», разруха, гонения на церковь, умножение беззакония, торжество лжепророков от марксизма, прельщение идеями «свободы, равенства, братства», нашедшими отражение в творчестве самых талантливых, самых избранных. И трагичен финал этих избранных. Революция «напылила кругом, накопыти-ла и пропала под дьявольский свист», а Блока, Гумилева, Есенина, Маяковского и многих других не стало.
М. Горький в «Несвоевременных мыслях» и И. А. Бунин в «Окаянных днях» свидетельствовали всеобщее озверение, взаимную ненависть, антинародную деятельность Ленина и его «комиссаров», гибель вековой культуры и человека в процессе революции.
Русский философ Иван Ильин в статье «Русская революция была безумием» дал общий взгляд на нее и проанализировал позицию и поведение всех слоев населения, групп, партий, классов в событии. «Она была безумием, - писал он, - и притом разрушительным безумием, достаточно установить, что она сделала с русской религиозностью всех вероисповеданий... что она учинила с русским образованием... с русской семьею, с чувством чести и собственного достоинства, с русской добротой и с патриотизмом...»
Нет партий, классов, считал Ильин, которые бы до конца понимали суть революционной ломки и ее последствий, в том числе и среди русской интеллигенции.
Историческая вина ее безусловна: «Русские интеллигенты мыслили «отвлеченно», формально, уравнительно; идеализировали чужое, не понимая его; «мечтали» вместо того, чтобы изучать жизнь и характер своего народа, наблюдать трезво и держаться за реальное; предавались политическому и хозяйственному «максимализму», требуя во всем немедленно наилучшего и наибольшего; и все хотели политически сравняться с Европой или прямо превзойти ее».
3. Н. Гиппиус, воспитанная на старой, христианской морали, оставила такие строки о сути происходившего:
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой, Смеются пушки, разевая рты. И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающий святынь.
Эти строки углубляют проблему вины перед народом всех «спортсменов» и «дилетантов» от революции и предсказывают новое крепостное право в условиях советского режима.
Максимилиан Волошин не входил в литературу «левого фронта». Его стихотворение «Гражданская война» продиктовано христианским взглядом на события и великой любовью к России.
И не смолкает грохот битв По всем просторам русской степи Средь золотых великолепий Конями вытоптанных жнитв.
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас - тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
По Волошину, виноваты и красные и белые, считавшие свою правду единственно верной. Эти строки интересны и личным отношением поэта к враждующим сторонам: и те и другие - вероотступники, они впустили бесов в Россию («Расплясались, разгулялись бесы//По России вдоль и поперек»), за них, обуянных злобой, нужно молиться, их нужно пожалеть.
Совсем по-другому оценивали события в стране поэты-романтики Э. Багрицкий, М. Светлов, Дж. Алтаузен, М. Голодный, Н. Тихонов, убежденные, что в «солнечный край непочатый» можно прийти и через братоубийственную вакханалию, террор.
Сюжет «Баллады о четырех братьях» Дж. Алтаузен а несложен: гражданская война сделала братьев врагами, домой вернулся только один. Он рассказал о себе:
Домой привез меня баркас.
Гремел пастух в коровий рог.
Четыре брата было нас, -
Один вхожу я на порог.
Ему нужно признаться матери и сестре, как он преследовал брата-юнкера, в прошлом пастуха:
За Чертороем и Десной
Я трижды падал с крутизны,
Чтоб брат качался под сосной
С лицом старинной желтизны.
Михаил Голодный пишет о похожей трагедии в стихотворении «Судья ревтрибунала».
Стол накрыт сукном судейским
Под углом.
Сам Горба сидит во френче
За столом.
«Сорок бочек арестантов!
Виноват...
Если я не ошибаюсь,
Вы - мой брат?
Вместе спали, вместе ели,
Вышли - врозь.
Перед смертью, значит,
Свидеться пришлось.
Воля партии - закон,
А я - солдат.
В штаб, к Духонину!
Прямей Держитесь, брат!»
Судья Горба судит единолично и самочиние свое оправдывает волей партии и долгом солдата.
Культ ЧК вошел в плоть и кровь романтического героя 20-х гг. Чекист у поэтов - непоколебим, обладает стальной выдержкой, железной волей. Вглядимся в портрет героя одного из стихотворений Н. Тихонова.
Над зеленою гимнастеркой
Черных пуговиц литые львы,
Трубка, выжженная махоркой,
И глаза стальной синевы.
Он расскажет своей невесте
О забавной, живой игре,
Как громил он дома предместий
С бронепоездных батарей.
Поэты-романтики 20-х гг. встали на службу новой власти, проповедуя культ силы с позиций пролетарского интернационализма во имя «освобождения» человечества. Вот строки того же Тихонова, передающие идеологию отчуждения личности, совести в пользу идеи.
Неправда с нами ела и пила.
Колокола гудели по привычке,
Монеты вес утратили и звон,
И дети не пугались мертвецов...
Тогда впервые выучились мы
Словам прекрасным, горьким и жестоким.
Что же это за прекрасные слова? Лирический герой стихотворения Э. Багрицкого «ТБЦ» тяжко болен и не может пойти в клуб на собрание рабкоровского кружка. В горячечном полусне к нему приходит Ф. Дзержинский и вдохновляет его на подвиг во имя революции:
Век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой,
Иди - и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься - а вокруг враги,
Руки протянешь - и нет друзей,
Но если он скажет: «Солги!» - солги.
Но если он скажет: «Убей!» - убей.
«Убей!», «солги!» - есть ли страшнее слова в словаре?
Так совершалось непоправимое: жизнь питала поэта «жестокими идеями», а поэт нес их к читателям.
Революция разделила поэтов и прозаиков не по степени дарования, а по идейной направленности. «Мы входили в литературу волна за волной, нас было много. Мы приносили свой личный опыт жизни, свою индивидуальность. Нас соединяло ощущение нового мира как своего и любовь к нему» - так характеризовал А. Фадеев «левое» крыло русской литературы. Наиболее яркие представители его - А. Серафимович, К. Тренев, В. Вишневский, Э. Багрицкий, М. Светлов и др. А тот, кто не рядился в красные одежды, кто ужаснулся новой идеологии, тот заплатил изгнанием, непечатанием книг и даже жизнью.
И. Э. БАБЕЛЬ
(1894-1941)
Исаака Эммануиловича Бабеля называли русским Мопассаном за влюбленность в плоть земли, за цветистое, сочное описание природы и человека и любимый им жанр - новеллу. Новеллой мы называем рассказ, в центре которого исключительное событие, а сюжет, краткий и напряженный, имеет неожиданную развязку.
«Конармия» - это сборник небольших новелл, связанных темой гражданской войны, единым образом повествователя и повторяющимися персонажами без подробного описания их жизни. Мерцающая многолюдность оправдана буднями Первой Конной - кто-то погибает, кто-то теряется на дорогах войны.
«Конармия» открывается новеллой «Переход через Збруч»: «Начдив донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Крапивно, и наш обоз шумливым арьергардом растянулся по шоссе...» Казалось бы, краткость, очерковость должна ввести читателя в стремительные действия, но Бабель позволяет себе и нам полюбоваться полями пурпурного мака, игрой ветра в желтеющей ржи, девственной гречихой и «жемчужным туманом березовых рощ». И вдруг... «оранжевое солнце катится, как отрубленная голова», «штандарты заката веют над нашими головами», «запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу». Ткань повествования образует сложное единство патетики и скорби, плоти и духа. Вот как сосуществуют эти начала в описании ночевки в бедной еврейской семье. «Все убито тишиной, и только луна обхватила синими руками свою круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном». Женщина снимает одеяло с заснувшего отца, «глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежит на его бороде, как кусок свинца». Такой натурализм кажется излишним, тошнотворным, но без этого нам не понять скорбь и силу восставшего духа в этой несчастной женщине: «И теперь я хочу знать, я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец». Манера письма вроде бы бесстрастная (автор не высказывается по поводу увиденного), но на самом деле позиция его активная: не рвать на себе волосы, не кричать, а, стиснув зубы, понять любого человека, застигнутого исторической метелью, разделить в нем высокое и низкое, героическое и жестокое.
